Спать хотелось сильнее, чем жить.
Название: Наваждения
Автор: Друг Человека
Жанр: angst, romance, бред
Пейринг: ДМ/ГП, ДМ/ПП, ПП/ДУ
Рейтинг: R
Диклаймер: все чужое (и слава яйцам!)
Саммари: О безумии, наваждениях и не-любви
Размещение: нельзя
Примечания автора: Это моя первая гарридрака. Серьёзно. Не читайте, если не хотите разочароваться в авторе.
не читать дальшеОни появляются совершенно неожиданно, вплетаясь незаметно в узор повседневности – от чуть пристального взгляда, необычного запаха, случайного прикосновения – а затем окутывают тебя с головой, и становится невозможным думать о чем-либо, кроме этих сладких видений. Как изнывающий от жажды путник в пустыне, ты тянешься к желанным миражам, хоть и понимая, что это – не более, чем обман, наваждение, но все равно не оставляя какую-то свою, безумную надежду.
Мое наваждение реально. Оно вполне зримо и осязаемо, но, несмотря на это, я не могу ни прикоснуться к нему, ни даже задержать свой взгляд дольше, чем это необходимо. Разумеется, то, что я вижу мое наваждение изо дня в день – на уроках по зельеварению, в коридорах со смеющимися друзьями, на обеде в Большом Зале, на тренировках к следующему квиддичному матчу – совершенно не помогает мне избавиться от этого безумия, и я все глубже и глубже окунаюсь в обман, мною же построенный. Я пытаюсь избежать встреч с ним, и он с друзьями, по-моему, уже начал что-то подозревать. Наверное, это и в самом деле на меня не слишком похоже, но я стремлюсь исчезнуть из его жизни, стать как можно более незаметным, хоть и знаю, что все это бесполезно: наваждение окутывает меня с каждым днем все сильнее. Я стараюсь говорить себе, что это обман, что я безумен; и я верю в это, я знаю это, но мое наваждение слишком реально. Оно реально, оно существует – я убеждаюсь в этом ежедневно, ежеминутно, ежесекундно. Да, мое наваждение реально и даже носит имя. Мое наваждение зовут Гарри Джеймс Поттер.
Я не знаю, отчего и почему меня так тянет к нему. Я прекрасно осознаю, что это полное, совершенное безумие. Я гляжу в зеркало и вижу там себя, почти прежнего себя – хотя мне самому кажется, что я давно уже умер, и оттуда, из зеркальных глубин, на меня глядит какой-то абсолютно незнакомый мне человек, а, может, и вовсе призрак. Внимательно оглядывая себя, насмешливо морщусь: всегда аккуратно уложенные волосы находятся в живописном беспорядке, на мертвенно-бледном лице играет лихорадочный румянец, обычно холодно-серые, ничего не выражающие глаза сейчас горят каким-то диким, страшным огоньком безумия. И это – наследник древнего, всеми почитаемого рода Малфоев?! Что сказал бы отец, если бы видел меня в эту минуту? Я и сам побаиваюсь этого безумца, что стоит напротив меня.
Наступает лето, все экзамены закончены и осталось совсем немного времени до того, как можно будет вернуться домой. Домой, в такое холодное поместье Малфой-менор. Домой, где ничто не будет напоминать мне о Поттере. Там, я знаю это – должен же я ещё во что-то верить! – я избавлюсь от моего наваждения.
В этот солнечный день в Хогвартсе стоит мертвая тишина: все ученики гуляют в окрестностях замка. Вслед за остальными студентами я тоже выполз на белый свет, однако уже жалею об этом: Золотой мальчик, мое наваждение, вместе с двумя своими лучшими друзьями стоят всего в двух шагах от меня, даже не замечая этого. Я завидую его друзьям. Неразлучная гриффиндорская троица. Постойте-ка… о, не такая уж и неразлучная: Бобер и Ласка, трогательно держась за ручки, бросают национального героя на произвол судьбы, сворачивая куда-то в сторону. Великолепная пара – нищеброд и грязнокровка! Впрочем, какое мне дело до них? Я рассеяно перевожу взгляд на Поттера, зная в глубине души, что совершаю огромную ошибку. Я перевожу взгляд на него только для того, чтобы увидеть, как он улыбается очередной рыжей Уизли – счастливо так улыбается, как она подбегает к нему радостно, словно паршивая собачонка к хозяину, который изволил до нее снизойти, и прижимается к нему всем телом. А его, Поттера, рука уже лежит на талии маленькой мрази, и они кажутся, активно лижутся. Я уже не вижу этого: рывком развернувшись, я несусь к замку.
Здесь я внезапно налетаю на Панси. Мы встречаемся взглядами, и я молча смотрю в её совершенно сухие, бездонные и сумасшедшие, такие, как и у меня, глаза.
С Панси мы знакомы с раннего детства, как, впрочем, и со всеми преемниками древних родов Магической Британии. Она та ещё стерва, она плаксива и мстительна, а ещё она, пожалуй, моя единственная настоящая подруга. Теперь же она, ко всему прочему, единственный человек, способный меня понять.
Потому что у Панси тоже есть свое наваждение. Оно живет и учится, гуляет с друзьями и зарабатывает отработки, влюбляется – в других – и влюбляет – её – в себя.
Её наваждение зовут Джинни Уизли.
Я хватаю её за руку и все так же молча, без объяснений, тащу её в слизеринскую спальню мальчиков – все равно сейчас там нет никого. Там мы целуемся – грязно и мокро, сцепляясь языками и стукаясь зубами, глубоко, горячо, страстно, безумно.
Рвать друг на друге одежду – это слишком пошло, однако мы едва не рычим – не от нетерпения, нет – от ненависти к себе, друг к другу, к своим наваждениям, к окружающему нас такому правильному миру. Миру, где Поттер, скорее всего, женится на своей рыжей сучке Уизли, и она нарожает ему кучу новых маленьких Уизликов, а нас с Панси убьют в этой бессмысленной новой войне. Как жаль, что я понял это только сейчас, когда уже слишком поздно что-либо менять. Впрочем, да кому я вру? – я и не стал бы. Несколько пуговиц от блузки Паркинсон отлетают с жалобным стуком.
Она долго и методично, с каким-то мрачным извращенным удовлетворением, расцарапывает мою спину длинными острыми ногтями, пока я яростно вбиваюсь в её тело, кусая за шею и плечи. Все, что мне хочется сейчас – забыться, прижаться как можно ближе, так, чтобы видна была только черная, как смоль, прилипшая к щеке прядь. Панси везет даже меньше, чем мне: у меня, к моей вящей радости, не рыжие волосы.
Когда она, в очередной раз впиваясь пальцами в и без того растерзанную спину, протяжно выдыхает мне на ухо: «Джииин!», я решаю, что это небольшая цена.
Наутро остается лишь горький осадок от чувства вины.
Я знаю, что миражи рассеиваются. Так было всегда, так будет и со мной. Скоро закончится все это – школа, безумие, бессмысленное задание Волдеморта. Моя жизнь, быть может. Но иногда мне до боли, до безумия хочется поверить в наваждения: в то, что все ещё возможно изменить, исправить, переписать – стать счастливым. Иногда я действительно верю в это.
И вот тогда-то мне становится по-настоящему страшно.
Автор: Друг Человека
Жанр: angst, romance, бред
Пейринг: ДМ/ГП, ДМ/ПП, ПП/ДУ
Рейтинг: R
Диклаймер: все чужое (и слава яйцам!)
Саммари: О безумии, наваждениях и не-любви
Размещение: нельзя
Примечания автора: Это моя первая гарридрака. Серьёзно. Не читайте, если не хотите разочароваться в авторе.
не читать дальшеОни появляются совершенно неожиданно, вплетаясь незаметно в узор повседневности – от чуть пристального взгляда, необычного запаха, случайного прикосновения – а затем окутывают тебя с головой, и становится невозможным думать о чем-либо, кроме этих сладких видений. Как изнывающий от жажды путник в пустыне, ты тянешься к желанным миражам, хоть и понимая, что это – не более, чем обман, наваждение, но все равно не оставляя какую-то свою, безумную надежду.
Мое наваждение реально. Оно вполне зримо и осязаемо, но, несмотря на это, я не могу ни прикоснуться к нему, ни даже задержать свой взгляд дольше, чем это необходимо. Разумеется, то, что я вижу мое наваждение изо дня в день – на уроках по зельеварению, в коридорах со смеющимися друзьями, на обеде в Большом Зале, на тренировках к следующему квиддичному матчу – совершенно не помогает мне избавиться от этого безумия, и я все глубже и глубже окунаюсь в обман, мною же построенный. Я пытаюсь избежать встреч с ним, и он с друзьями, по-моему, уже начал что-то подозревать. Наверное, это и в самом деле на меня не слишком похоже, но я стремлюсь исчезнуть из его жизни, стать как можно более незаметным, хоть и знаю, что все это бесполезно: наваждение окутывает меня с каждым днем все сильнее. Я стараюсь говорить себе, что это обман, что я безумен; и я верю в это, я знаю это, но мое наваждение слишком реально. Оно реально, оно существует – я убеждаюсь в этом ежедневно, ежеминутно, ежесекундно. Да, мое наваждение реально и даже носит имя. Мое наваждение зовут Гарри Джеймс Поттер.
Я не знаю, отчего и почему меня так тянет к нему. Я прекрасно осознаю, что это полное, совершенное безумие. Я гляжу в зеркало и вижу там себя, почти прежнего себя – хотя мне самому кажется, что я давно уже умер, и оттуда, из зеркальных глубин, на меня глядит какой-то абсолютно незнакомый мне человек, а, может, и вовсе призрак. Внимательно оглядывая себя, насмешливо морщусь: всегда аккуратно уложенные волосы находятся в живописном беспорядке, на мертвенно-бледном лице играет лихорадочный румянец, обычно холодно-серые, ничего не выражающие глаза сейчас горят каким-то диким, страшным огоньком безумия. И это – наследник древнего, всеми почитаемого рода Малфоев?! Что сказал бы отец, если бы видел меня в эту минуту? Я и сам побаиваюсь этого безумца, что стоит напротив меня.
Наступает лето, все экзамены закончены и осталось совсем немного времени до того, как можно будет вернуться домой. Домой, в такое холодное поместье Малфой-менор. Домой, где ничто не будет напоминать мне о Поттере. Там, я знаю это – должен же я ещё во что-то верить! – я избавлюсь от моего наваждения.
В этот солнечный день в Хогвартсе стоит мертвая тишина: все ученики гуляют в окрестностях замка. Вслед за остальными студентами я тоже выполз на белый свет, однако уже жалею об этом: Золотой мальчик, мое наваждение, вместе с двумя своими лучшими друзьями стоят всего в двух шагах от меня, даже не замечая этого. Я завидую его друзьям. Неразлучная гриффиндорская троица. Постойте-ка… о, не такая уж и неразлучная: Бобер и Ласка, трогательно держась за ручки, бросают национального героя на произвол судьбы, сворачивая куда-то в сторону. Великолепная пара – нищеброд и грязнокровка! Впрочем, какое мне дело до них? Я рассеяно перевожу взгляд на Поттера, зная в глубине души, что совершаю огромную ошибку. Я перевожу взгляд на него только для того, чтобы увидеть, как он улыбается очередной рыжей Уизли – счастливо так улыбается, как она подбегает к нему радостно, словно паршивая собачонка к хозяину, который изволил до нее снизойти, и прижимается к нему всем телом. А его, Поттера, рука уже лежит на талии маленькой мрази, и они кажутся, активно лижутся. Я уже не вижу этого: рывком развернувшись, я несусь к замку.
Здесь я внезапно налетаю на Панси. Мы встречаемся взглядами, и я молча смотрю в её совершенно сухие, бездонные и сумасшедшие, такие, как и у меня, глаза.
С Панси мы знакомы с раннего детства, как, впрочем, и со всеми преемниками древних родов Магической Британии. Она та ещё стерва, она плаксива и мстительна, а ещё она, пожалуй, моя единственная настоящая подруга. Теперь же она, ко всему прочему, единственный человек, способный меня понять.
Потому что у Панси тоже есть свое наваждение. Оно живет и учится, гуляет с друзьями и зарабатывает отработки, влюбляется – в других – и влюбляет – её – в себя.
Её наваждение зовут Джинни Уизли.
Я хватаю её за руку и все так же молча, без объяснений, тащу её в слизеринскую спальню мальчиков – все равно сейчас там нет никого. Там мы целуемся – грязно и мокро, сцепляясь языками и стукаясь зубами, глубоко, горячо, страстно, безумно.
Рвать друг на друге одежду – это слишком пошло, однако мы едва не рычим – не от нетерпения, нет – от ненависти к себе, друг к другу, к своим наваждениям, к окружающему нас такому правильному миру. Миру, где Поттер, скорее всего, женится на своей рыжей сучке Уизли, и она нарожает ему кучу новых маленьких Уизликов, а нас с Панси убьют в этой бессмысленной новой войне. Как жаль, что я понял это только сейчас, когда уже слишком поздно что-либо менять. Впрочем, да кому я вру? – я и не стал бы. Несколько пуговиц от блузки Паркинсон отлетают с жалобным стуком.
Она долго и методично, с каким-то мрачным извращенным удовлетворением, расцарапывает мою спину длинными острыми ногтями, пока я яростно вбиваюсь в её тело, кусая за шею и плечи. Все, что мне хочется сейчас – забыться, прижаться как можно ближе, так, чтобы видна была только черная, как смоль, прилипшая к щеке прядь. Панси везет даже меньше, чем мне: у меня, к моей вящей радости, не рыжие волосы.
Когда она, в очередной раз впиваясь пальцами в и без того растерзанную спину, протяжно выдыхает мне на ухо: «Джииин!», я решаю, что это небольшая цена.
Наутро остается лишь горький осадок от чувства вины.
Я знаю, что миражи рассеиваются. Так было всегда, так будет и со мной. Скоро закончится все это – школа, безумие, бессмысленное задание Волдеморта. Моя жизнь, быть может. Но иногда мне до боли, до безумия хочется поверить в наваждения: в то, что все ещё возможно изменить, исправить, переписать – стать счастливым. Иногда я действительно верю в это.
И вот тогда-то мне становится по-настоящему страшно.
-
-
05.12.2010 в 22:04-
-
05.12.2010 в 22:31-
-
05.12.2010 в 23:03-
-
05.12.2010 в 23:20-
-
05.12.2010 в 23:29-
-
06.12.2010 в 19:20-
-
06.12.2010 в 19:34-
-
06.12.2010 в 19:42Хотелось бы нарыть что-то подобное на дайри
-
-
06.12.2010 в 19:46-
-
06.12.2010 в 19:49